В географическом отношении Россия и Европейский союз - соседи. Но в геополитическом смысле их разделяют столетия. Европейский союз живет в XXI веке - он благородно стремится воспарить над державной политикой и создать порядок, основанный на законах и институтах, и в этом смысле противостоит России, которая ведет себя как традиционная держава XIX века. Оба - и ЕС, и Россия - являются порождением собственной истории. Наднациональный, законнический дух ЕС - реакция на конфликты XX века, когда национализм и политика силы дважды опустошили континент. Но Россия Владимира Путина, как подметил Иван Крастев, отчасти руководствуется тезисом, что после распада СССР "постнациональная политика" потерпела неудачу. Европа пуще всего боится повторения 1930-х годов, а Россия - 1990-х. Европа видит решение своих проблем в выходе за пределы национального государства и державности. Для российской стороны решение состоит в том, чтобы восстановить и государство, и державность.

Так что же происходит, когда структура XXI века сталкивается с вызовом державы XIX века? Контуры конфликта уже обрисовываются: в дипломатических противостояниях из-за Косово, Украины, Грузии и Эстонии; в конфликтах за газо- и нефтепроводы; в сердитых дипломатических перебранках между Россией и Великобританией; в возврате к российским военным учениям в масштабе, невиданном со времен холодной войны.

Европейцы предчувствуют недоброе, и у них есть веские причины. В 1990-х они массово сделали ставку на примат геоэкономики над геополитикой, на пришествие новой эры, когда колоссальная и высокопроизводительная европейская экономика будет конкурировать на равных с США и Китаем. Они урезали расходы на оборону, рассудив, что в моду вошла сила в мягких перчатках, а кулачная мощь отошла в прошлое. Они воображали, что весь мир постепенно уподобится Европейскому союзу и, когда это случится, ЕС станет сверхдержавой эпохи постмодерна.

Некоторое время казалось, что эта стратегия работает. В ситуации, когда Россия была обессилена, магнетическая притягательность Европы - с гарантиями безопасности со стороны США - привлекла на западную орбиту практически все государства Востока. Обаяние того, что Роберт Купер назвал "добровольной империей" Европы, казалось безграничным.

Сегодня, однако, расширение ЕС замедлилось, а может быть, прекратилось, причем не только потому, что европейцы возражают против приема Турции. Они также боятся вновь окрепшей России. Они осознают, что, расширяясь на восток, Европа обзавелась новой восточной проблемой. Или, точнее, старой восточной проблемой - многовековым соперничеством между Россией и ее ближайшими соседями.

Это не было проблемой, когда Россия была слаба и бедна и при этом стремилась к интеграции с Западом. Но Россия снова встала на ноги, она богата, она негодует, и хочет не присоединиться к Европе, а двинуться особым путем, назад, к своему статусу великой державы. Путин сожалеет о распаде Советского Союза и жаждет вновь обрести преобладающее влияние в странах Балтии и Восточной Европы, на Украине, в Грузии, Молдавии и в остальных частях того, что россияне называют своим "ближним зарубежьем". Но первые теперь официально являются частью Европы, а последних европейцы называют своим "новым соседством".

Таким образом, государства Европейского союза обнаруживают, что втянуты в конфронтацию в стиле XIX века. После десятилетия добровольного отступления Россия теперь ведет контрнаступление, противодействуя мощной силе притяжения Европы и используя традиционные рычаги власти. Она ввела полное эмбарго на торговлю с Грузией. Она эпизодически отказывается поставлять нефть в Литву, Латвию и Белоруссию; перекрывала поставки газа Украине и Молдове; а также наказала Эстонию прекращением железнодорожного сообщения и хакерской атакой на компьютерные системы ее правительства в споре из-за советского памятника павшим воинам. Она поддерживает сепаратистские движения в Грузии и сохраняет свои вооруженные силы на территории Грузии и Молдавии. Она фактически вышла из Договора об обычных вооруженных силах в Европе, что позволяет ей размещать войска на западном фланге везде, где сочтет нужным.

По данным соцопросов, европейцы все более неприязненно смотрят на этого большого соседа. Президент Франции Николя Саркози в прошлом году заметил, что "Россия навязывает свое возвращение на мировую арену, используя свои активы, особенно нефть и газ, с определенной брутальностью". Даже министр обороны Финляндии тревожится, что "военная сила" вновь стала "ключевым элементом" для России в "поддержании международных отношений".

Но, возможно, Европа с ее институциями и ее темпераментом плохо приспособлена реагировать на это. Разве она может взять нож и явиться на дуэль на ножах?

Несложно вообразить, как сейсмические колебания вдоль линии евро-российского разлома перерастут в конфронтацию. Кризис из-за Украины, стремящейся вступить в НАТО, может повлечь за собой конфронтацию с Россией. Конфликт между правительством Грузии и сепаратистскими силами, которые поддерживает Россия в Абхазии и Южной Осетии, может стать толчком к вооруженному конфликту Тбилиси и Москвы. Что предпримут Европа и США, если на Украине или в Грузии Россия будет применять жесткие меры? Вполне возможно, ничего не предпримут. Постмодернистская Европа вряд ли решится помыслить о возобновлении конфронтации с некой великой державой, скорее она пойдет на многое, лишь бы избежать ее. В Соединенных Штатах любых кардинальных изменений курса по отношению к России можно ждать только после прихода следующей администрации. Тем не менее, конфронтация России с Украиной или Грузией ознаменует приход совершенно нового мира - или, может быть, воскрешение мира очень древнего. На Западе многим до сих пор хочется верить, что мы живем в эру геоэкономики. Но, как отметил один шведский аналитик: "Мы живем в новую эру геополитики. Нельзя делать вид, будто это не так".

Роберт Каган, старший научный сотрудник Carnegie Endowment for International Peace и трансатлантический сотрудник German Marshall Fund, пишет для нашей газеты ежемесячную колонку